Руки его почти не слушались. Голова была набита всяким.
«Успокойся, - вновь повторяет себе Август, всё ещё не в состоянии скрыть тень улыбки. Она уж было начинала казаться ему в конец идиотической – чему, в конце концов, тут улыбаться? Даже сейчас, сквозь пелену той необъяснимой радости, он понимал – теперь уж точно никогда не будет так, как раньше. Нельзя будет забыть, что они натворили вчера, и запихнуть в себя своё желание, переспав раз или два с кем-нибудь посторонним, будет нельзя. Даже если брат сделает вид, что всё в порядке. Даже если его примеру последует Август.
«А я?» - он нервно выдыхает, вновь стараясь силой подавить волнение. – «Люблю его? Боже».
Сам факт того, что приходится об этом думать, кажется ему едва ли не сюрреалистичным. Его никто не видит, но он мотает головой, улыбается, усмехается неестественно сам себе, пока сгребает осколки стакана в совок. Надо же – взял и разбил посуду. Разбить бы ещё пару десятков таких стаканов. Может, и полегчало бы.
Любит ли он своего брата? Человека, который убивает и, несомненно, продолжит убивать. Человека, который его запер, врезал ему, тащил по полу, как заложника. Август понимает, что последнее задевает его смутно, ведь это – он. После того, что он сделал, и того, чем он обязан Валери, простить ему можно многое. Ему не хочется думать о том, почему для него всё это имеет столь малое значение.
Вот только вряд ли бы другим повезло так же, окажись они на его месте.
«Он хотел меня убить», - напоминает себе, потому что это – имеет значение. – «Убивать для него – так просто?»
Мысли тут же тянутся: «растерялся», «было страшно», «не доверяет», «ты сам до этого довёл». Он и не думает, хоть и чувствует, как нелепо и абсурдно это всё звучит. Даже если это правда. Как и то, что убивать ему легко, - правда.
Август выкидывает последние осколки. Проверяет пол, проводя по нему пальцами, не осталось ли ещё мелких частичек стекла. Задумчиво потирает пальцы друг о друга. Любит ли он его?
«Конечно, люблю», - ответ верный, но вопрос – неправильный. Он вспоминает, что надо убрать ещё и бардак со вечера, и возвращается в зал, стараясь не вспоминать о том, что тут происходило. Получается… не то чтобы хорошо.
«Если завтра ты скажешь сделать вид, что ничего не было, клянусь – я сам убью тебя», - он вспоминает свои слова, наконец, и вновь потирает лицо, измученно мыча. Желание как следует себе врезать в последнее время посещает его исключительно часто.
«Сам же и нарвался», - угрюмо думает, цепляя бутылку и стаканы, чтобы отнести обратно на кухню. Другие воспоминания, о том, как он касается его, снова щекочут совсем уже слабыми отголосками по коже. Возможно… наверняка было бы проще дать решать всё этим инстинктам. Вероятно, просто не следовало отзываться на звонок.
«О чём я думаю?» - спохватывается, но тут же успокаивает себя шуткой: - «По крайней мере, гореть буду не один».
Он выкидывает мусор. Ставит грязные тарелки в раковину. Дневное солнце освещает квартиру слишком хорошо – и здесь слишком чисто. Слишком опрятно и ухожено для двоих людей, находящихся на грани полной потери контроля. То и дело срывающихся. В самих себе запутавшихся. То дерущихся, то почти трахающихся. Зато – в чистоте, в порядке.
Цирк.
«Конечно, люблю». Ответ верный, но вопрос – неправильный. Спроси его, как семью или нет – так кто разберёт? В чём разница? Вспоминается утренний стояк и ночной кинопоказ. Видимо, в этом. Когда Август возвращается в зал, он вспоминает ещё кое-что.
«Оскар». – сглатывает. Вчера он сорвался. Об этом хотелось думать меньше всего. Странно, что думать об инцесте и того легче, чем о том, как его тут вчера крючило. С тем взбалмошным итальянцем всё было проще. Подумать о нём, и знаешь сразу – любишь. Становится тяжело. Август не знает, но бледнеет от одних мыслей. Пальцы начинает пробирать предательской дрожью.
«Надо приготовить завтрак», - он снова убегает от своих мыслей. Лжёт себе, не признаётся, что после слов Валери и его поцелуев думать об Оскаре хочется уже в сотню раз меньше. Как бы неправильно это ни было, каким бы больным и испорченным их мир теперь не стал, ему стало лучше. Значит ли это, что Валери в очередной раз был прав?
Ему не у кого спросить.
Стол – чистый, подушки на диване – вновь на месте. Словно ничего и не было. Август смотрит на часы и думает, что брат задерживается. Слегка волнуется, но понимает, что тому, вероятно, сейчас ещё тяжелее. Ведь это он, в конце концов, решил всё прояснить, в то время как младший брат, как обычно, понятия не имеет что с окружающим дерьмом делать.
«Я должен ответить ему тем же», - вздыхает, чувствуя, как груз ответственности ложится на плечи. – «Я должен подумать о том, как будет лучше для него. Или для нас. Неважно. Как будет лучше?»
Будет лучше поесть. Привести себя в порядок. Когда брат возвращается, Август заканчивает готовить омлет. Вздрагивает от звука входной двери – его не было целый час, но он всё ещё не готов вновь видеть его и вести себя так, словно всё в порядке.
- С возвращением, - отвечает, улыбаясь. – Получше стало?
Говорит, что да. Август поворачивается на секунду, чтобы посмотреть на него – кажется, успокоился. Нежность в его глазах отдаётся необъяснимой болью, и неизвестно – почему. Август отвечает ему звуком, напоминающим «м-угу», и заваривает чай. Руки уже не трясутся. Кажется, разверзнись хоть сейчас за окнами бездна, ему всё равно будет не так плохо, если он будет рядом.
Август ставит перед ним чай и омлет, второй набор – для себя. Ему кажется, словно нормально не ел уже слишком давно – и всё же медлит, как обычно, сначала копаясь в тарелке. Думает о том, что слишком давно не играл, и будет страшно, если этот перерыв снова отбросит его назад.
«Я должен поработать над композицией. Завтра».
- Говорил же, весёлый будет день, - его голос звучит мягко, он слегка улыбается.
[nick]August[/nick][status]make me unsee it[/status]
