- Ну да. Он не дал мне закурить. Должен был догадаться, что карма его настигнет.
Мэтт усмехнулся.
Джекс задал вопрос. Странно, он должен был выбить дух сразу же, но Мэтт почему-то продолжал улыбаться, хоть и не так широко, как раньше. Его взгляд упёрся в стену, невидящий, словно он перебирал свои воспоминания.
- Кто вообще может? Она была огромной. Я знал только ту часть, где был сам.
Но он спрашивал не про это. Возможно, было бы полезно рассказать. Спроси он его про бордель – и Мэтт бы не ответил. А такие вещи… наверное, слишком тяжелы для одного человека. И Джекс не задавал вопросов раньше, в отличие от него. Это было бы честно.
C чего начать? Мэтт набрал в грудь воздуха и тяжело, медленно выдохнул.
- Я жил в стеклянном боксе, - он взял новую сигарету. – В нём была только кровать и сортир за шторкой.
Он затянулся, сделав паузу, и продолжил:
- Таких, как я, там было ещё девятнадцать. Десять с одной стороны коридора и десять с другой. Я мог их видеть, но не мог поговорить. Звукоизоляция.
Последнее слово он произнёс с оттенком явной неприязни.
- Первое время меня исследовали вдоль и поперёк. Брали анализы, сканировали, вся эта хрень. Потом…
Он замялся.
- Там были эти, глазные инъекции, - Мэтт говорил отстранённо, словно пытаясь сделать вид, что это было не с ним. – Тонкую иглу вводили вот сюда.
Он показал на сторону глаза ближе к носу.
- Очень неприятно, надо сказать. Но хуже всего побочки.
Мэтт сжал зубы, выдохнул, нервно затянулся.
- Конечно, слёзы. Глаза болели жутко. В какой-то момент начали кровоточить. Позже я узнал, что у меня побочки появились очень быстро. Так что меня перевели на другую увеселительную программу.
Он усмехнулся.
- Там было… много всего. Но в основном инъекции. Долгое время я блевал практически не переставая. Сил не было. В какой-то момент я начал просто постоянно отключаться. А когда был в сознании, то бредил.
Мэтт постучал пальцами по коленке.
- Я был там не один такой. Потом, были ещё точечные разряды. Мерзкая дрянь. Сначала орёшь, потом мычишь, потом вообще переходишь в овоща. Всё это вместе – и получаешь райскую нахуй жизнь.
Он сделал длинную паузу, напряжённо делая одну затяжку за другой.
- Я понял, что в этих боксах не было ничего, потому что люди там буквально теряли рассудок, рано или поздно. Думаю, там не было ни одного человека, который не хотел бы сдохнуть, но некоторые были в этом особенно изобретательны. Как-то раз одна женщина начала биться головой о стену с такой силой, что чуть не размозжила себе череп.
Он усмехнулся.
- Бедняжку остановили до того, как она закончила. Тогда я был в ужасе. Но сейчас мне жаль, что у неё не вышло. Большинство там было таких – в неадеквате, или в бреду, как был я, пока тело не привыкло более-менее. Смотреть на таких было страшно. Словно в психушку попал. Кто-то просто сидел. Ну а что ещё делать?
Покусав губы, он медленно, неуверенно продолжил.
- Там был один… парень, - Мэтт сделал длинную паузу. – Однажды его посадили в тот бокс, что был напротив моего, вместо предыдущего чела. Люди там вообще довольно часто «пропадали». Кто-то дох прямо в этих боксах, в собственной блевотине или дрожа от озноба и боли.
Он неопределённо махнул рукой.
- Этот парень был того же возраста, что и я. Он привлёк моё внимание. Мы начали «общаться». Сначала дыша на стекло, а потом…
Мэтт улыбнулся со светлой грустью.
- Разработали свой язык жестов.
Продолжая слегка улыбаться, он поднял руку и начал вырисовывать в воздухе. Дугообразное движение, указание на человека, рука к сердцу, и наконец одна рука сжимает и разжимает кулак, а другая держит ладонь прямо.
- «Какой твой любимый фильм?»
Он повторил первые три жеста и постучал рукой, как молотком.
- «Что ты любишь делать?»
Снова дугообразное движение и указание. Затем он обвёл руками окружающее пространство.
- «Как ты сегодня?»
Мэтт усмехнулся, мрачнея. Грустная улыбка, что застыла на его губах, становилась всё больше пропитана болью.
- Мы играли в шарады. Во всё, что могли, учитывая обстоятельства. Бывало, соревновались: кто больше отожмётся, на одной ноге простоит, но выигрывал обычно тот, кому менее херово. Даже танцевали иногда, каждый у себя, но будто вместе, - вальс. Так было намного легче. И намного менее скучно. Дни стали практически выносимы. Он продержался довольно долго.
С горькой усмешкой:
- Но так было только хуже.
Мэтт взял новую сигарету.
- Те, что напротив, проходили тот курс, что был у меня в начале. Так что всё началось со слёз, потом с крови из глаз. Сначала это не так больно. Потом жжётся. Режет. Я это хорошо знал. А потом… он ослеп.
Он покусал губы.
- Представляешь, что это значило? На тот момент он был всем для меня. Чем-то, что не назовёшь ни дружбой, ни любовью, ни может даже семьёй. Это наше общение было попросту всем. Я стучал ему по стеклу, когда его увозили на каталке, и когда привозили, чтобы он знал, что я ещё тут. Иногда он отвечал мне жестами.
Мэтт развёл руки в стороны и нарисовал в воздухе улыбку.
- «Всё хорошо». Но оно, конечно, не было. Он, как и я, держался долго. Может, поэтому…
Он потёр лицо.
- Может, поэтому он умер так ужасно. Наверное, в какой-то момент он начал уже с ума сходить от этой боли, и я больше не мог ему помочь. Он пытался глаза себе выцарапать. Орал. Крови было много… или мне так казалось. На самом деле её было меньше, чем, например, когда та женщина пыталась покончить с собой.
Мэтт тяжело выдохнул, и его глаза наполнились старой болью.
- Я совсем съехал с катушек. До этого я никогда не пытался пробить этот бокс – видел, как другие пробовали, и понял, что бесполезно. Но в тот день я колотил так, что руки себе разбил, одну почти сломал. Трещина. Его увезли, и больше я его никогда не видел.
Он долго смотрел в стену отстранённо, пока не вынырнул из воспоминаний. Затянулся снова.
- Понимаешь, там что-то подобное было постоянно. Это безумие не прекращалось. Не до смерти, конечно, чаще всего. Но атмосфера была максимально дерьмовая. Я… на какое-то время я полностью сломался. Несколько дней рыдал, как сука, и меня всего трясло. А когда это кончилось, мне было уже всё равно на всё. Я не знаю, сколько времени я был так. Там время размывается. Однажды, в соседний бокс посадили девочку. Ребёнка. Я не обращал на неё внимания. Но потом увидел, как она плачет, и слегка опомнился. Ради неё я начал выкарабкиваться. Я стал показывать ей пантомимы. Фокусы, сценки. Пытался её смешить. Конечно, однажды она тоже просто не вернулась.
Его немного потряхивало, но, собравшись, он всё же взял себя в руки.
- Была операция. На голову. Но я её не помню – я был под наркозом. Но после этого у меня начались ужасные мигрени. Обрывы сознания. Но и успех начался примерно тогда. Были разные упражнения после этого… разные «процедуры». Какие-то болезненные, какие-то нет. К концу всё стало проще. Было больше обучения. Были симуляции пилотирования, много. Они мне нравились. Мне давали книги, чтобы я их пересказывал, хотя все они были научные или технические. Людей становилось всё меньше. Я больше не пытался ни с кем общаться.
Мэтт улыбнулся.
- Ну а потом ты знаешь.
Он устало привалился к нему на плечо и закрыл глаза.
- Никогда не знаешь, когда сам не вернёшься. Никогда не знаешь, как будет больно, или что ещё за херню они выдумают. Ничего нельзя сделать. Они с нами даже почти не разговаривали. Эта беспомощность была хуже всего. Так что, можешь понять, почему я теперь из кожи вон лезу, чтобы мёртвым грузом не висеть. Мне наконец-то выпал шанс самому отвечать за свою жизнь, пусть и в таком дерьмовом месте. Я ни за что не лишусь этого снова. Поэтому, если бы всё полетело бездне в пасть, я хотел хотя бы умереть на своих условиях. И желательно не с осознанием, что последнее, что я видел в жизни - это кидалово.
Он усмехнулся и заглянул ему в глаза.
- Я думал, что надеяться на что-то другое глупо. Но ты меня здорово удивил. Так что теперь, думаю, я просто приму великую мудрость Рекшора, и буду жить сегодняшним днём. Или я сделал это уже, раз умудрился не свихнуться. Я не позволю этим тварям сломать меня окончательно.
Его улыбка стала немного шире.